Первые описания руин Херсонеса [вверх]
В 1595 году в Кёльне вышло из печати "Описание Татарии", автор которого, польский дворянин и дипломат Мартин Броневский, дважды побывал в Крыму в качестве посла короля Стефана Батория к татарскому хану Мухаммед-Гирею II. В 1578 году его миссия длилась более девяти месяцев, которые он посвятил путешествию по давно уже чужому для европейцев краю.
 |
 |
| Стефан Баторий | Бахчисарай - столица Крымского ханства |
Этому образованному наблюдательному и явно общительному человеку мы обязаны первыми сведениями о том, что представлял собой Херсонес более чем через 150 лет после своей гибели. В своем описании руин Херсонеса он обнаруживает знание сочинений древних писателей, главным образом, Страбона, а также древнерусских летописей. Опустевший и заброшенный, Херсонес, тем не менее, произвел на него большое впечатление. Он называет его развалины "достойными удивления", описывает высокую стену и множество башен из огромных тесаных камней, а также большое здание "с великолепными воротами", которое он посчитал царским дворцом.
Описывает Мартин Броневский и водопроводы, которые "за четыре мили посредством подземных труб, высеченных из камня, проводили воду в город", и добавляет: "в них и теперь еще есть вода очень чистая". Правда, он замечает, что дома города "лежат во прахе и сравнены с землею", но в следах некоторых построек еще видны "искусство и роскошь". Можно предположить, что проводниками польского дипломата в этом покинутом городе были греки-христиане, так как в тексте описания он не раз демонстрирует осведомленность об их жизни в Крыму (в частности, сетует на их немногочисленность) и ссылается на их рассказы. Видимо, благодаря этим рассказам он определяет одно из зданий как большой греческий монастырь, оставшийся в городе. "Стены храма еще стоят, - пишет Броневский, - "но без кровли, а все украшения этого здания, которые там были, разрушены и разграблены". Называет он и виновников разграбления: "… прекрасные колонны из мрамора и серпентина, которых места и теперь еще внутри видны, и огромные камни были взяты турками и перевезены через море, для их собственных домов и публичных зданий. От того город пришел в еще большее разрушение".
В дальнейшем мы увидим, что сведения о разграблении руин Херсонеса будут постоянно сопутствовать всякому упоминанию о нем. Многие просвещенные люди России и других стран на протяжении XVIII, XIX и даже XX веков возмущались этим вандализмом и сожалели о нем, и современному исследователю их взволнованные заметки кажутся целым хором негодующих голосов.
Следующее упоминание о Херсонесе встречается в "Книге Большому Чертежу" - пояснении к географической карте, составленном по повелению русского царя Михаила Федоровича в 1627 году. Под именем Корсунь он был помещен на карте в 30 верстах от Бахчисарая. Впрочем, последующие историки, как русские, так и иностранные уже не знали точного расположения города и помещали его в различных местах Крыма - близ Евпатории, Феодосии и даже Керчи, считая сведения "Большого Чертежа" выдуманными.
 |
Вспомнили о Херсонесе еще до присоединения Крыма к России. К 1772 году относится "Аккуратный план положения Алхиярской гавани с лежащими при оной древними городами Алхияром и Херсоном". Алхияром или Ахтиаром от татарского "Ак-яр" (белый обрыв) называли тогда небольшую деревушку, близ которой вскоре начал строиться Севастополь. |
В 1773 году главнокомандующий русской армией князь В.М. Долгоруков, осматривая Херсонес через
бухту и не имея времени подъехать к нему ближе, все же отметил, что "развалившиеся стены с
высокими башнями показывают четвероугольную его фигуру". Долгоруков называет Херсонес древнейшим в Крыму
городом, "основанным еще во время монархии персидской" и знаменитым из-за
крещения в нем великого князя Владимира. Отметим, что в судьбе херсонесских руин желание русских
отметить место этого легендарного крещения станет определяющим.
Сентиментальные путешественники
и практичные строители [вверх]
 |
Весной 1783 г. в Ахтиарскую бухту вошла русская эскадра и вскоре по повелению князя Г.А. Потемкина здесь началось возведение крепости Севастополь, первоначально названной Ахтиаром. С этого времени начинается в истории херсонесских руин эпоха двойственного к ним интереса: одни посещали Херсонес с целью осмотра, описания, снятия планов, другие вынимали камни из древних стен и десятками тонн вывозили на строительство домов и укреплений Севастополя. Русский писатель Павел Сумароков сравнил вновь отстраиваемый город с молодым и дерзким вором, разорившим могилу старца. "Расхаживая по той грустной, безмолвной пустыни и имея повсюду ужас и гибель перед глазами, я предавался мрачным размышлениям... Обряды торжества, украшения, жизнь и любовь, все уступило место небытию и разрушению. Время потребовало перемен, и ужасная декорация предстала на пышной сцене" - писал он в своих "Досугах крымского судьи".
 |
| Гравюра из книги П. Сумарокова, изображающая развалины Херсонеса |
В то время как для одних развалины древнего города были источником сентиментальных размышлений о бренности земной жизни, для других они же служили удобной каменоломней. Академик Паллас, исследовавший Крым в 1793-1794 годах по заданию русского правительства, сообщал об остатках виденных им стен, красивых городских воротах, больших башнях, но далее сокрушался: "Прекрасные квадры были выбраны даже из фундаментов, чтобы строить в Ахтиаре дома". По свидетельству того же Палласа дома Ахтиара-Севастополя были украшены не только штучным камнем - квадрами, но и многими архитектурными деталями из построек Херсонеса и даже надписями и барельефами. О том же повествует Павел Сумароков в 1799 году: "... повезли из него мрамор, каменья, столбы, карнизы. Севастополь всем одолжен до последнего камушка древнему Херсонесу ...В Херсонесе Ахтиар ископал все свои украшения". Сумароков писал, что по руинам города невозможно было передвигаться из-за нагромождений камней, и в Севастополь их вывозили на грузовых повозках беспрестанно.
 |
| Вид на Карантинную бухту и руины Херсонеса в начале XIX века |
Англичанка Мария Гатри, побывавшая здесь в 1795 году, также отметила разорение древних руин, произошедшее в течение двадцати лет. Ее соотечественник - известный ученый и путешественник Эдвард Кларк обрушил на страницы своих популярных очерков уничтожающую критику: "Русские взорвали фундаменты, разграбили могилы, разрушили храмы, и, собрав огромное количество камня и мрамора, наслаждались странным удовольствием продавать эти драгоценные обломки как простой строевой камень. Турки - люди полные вкуса и учености по сравнению с русскими". Российский офицер, известный любитель древностей Захарий Аркас, описывавший Херсонес в 1840-х гг. отмечает как нечто обычное, что большая пристань у древних западных ворот была разобрана для строительства в Севастополе городской бойни. В анналах истории накопилось большое количество подобных высказываний, но за недостатком места завершим восклицанием швейцарского ученого Ф. Дюбуа де Монпере, посещавшего Крым в 1832 и в 1834 гг., - "Первый день Севастополя был последним днем Херсонеса!"
Mожно было бы отнести все вышеперечисленное к эмоциональности пишущих, но последними архивными изысканиями документально подтверждено, что расхищение древних руин отнюдь не было делом частным, оно было поставлено и организовано в широких масштабах военными властями. Камень вывозили на лодках, баркасах, повозках, запряженных волами, и продолжалось это десятилетиями!
Но, кроме этих прискорбных фактов, были в истории херсонесских руин и отрадные для
науки события: российское правительство неоднократно командировало в Крым ученых
- для описания и сбора сведений о природе и достопримечательностях края, и художников, топографов и
инженеров - для зарисовок и снятия планов. Некоторые камни с надписями и барельефы
все же изымались из новых построек и попадали в частные и музейные коллекции.
Путешественники, писатели, ученые постепенно подготовили почву для
появления распоряжения императора Александра I "Об ограждении от разрушения
древностей Тавриды" (1805 г.) и последующих мер по охране древних руин.
Пусть это не остановило разрушений, но значительно сократило их масштаб.
Способствовало улучшению положения дел и развитие музейного дела в России.
В 1803 году в г.Николаеве стараниями Главного командира Черноморского флота маркиза де Траверсе был открыт Кабинет редкостей при Черноморском депо карт - первый государственный музей на юге России. Он пополнялся не только древностями, собираемыми на развалинах древних городов Северного Причерноморья, но и "антиками" из Греции и Малой Азии, где часто бывали русские моряки. Большинство офицеров флота были людьми образованными и понимали значение коллекционирования археологических находок, а некоторые сами пробовали вести раскопки на "классической почве" бывших эллинских колоний.
Одесскому обществу истории и древностей, созданному в 1839 году, было разрешено "произведение археологических разысканий по всей Южной России". Среди его членов были представители аристократии, дипломаты, профессора, военные, священники различных конфессий. Интересы их были многообразны - статистика, этнография, археология, нумизматика. Архиепископ Херсонский и Таврический Гавриил, активный член Общества, интересовался остатками христианских древностей в Крыму, а его преемник архиепископ Иннокентий стал инициатором создания здесь множества православных монастырей, в том числе и Херсонесского. Следует все же отметить, что внимание к Херсонесу как "колыбели русского христианства" было привлечено усилиями лица не духовного звания.
 Памятник адмиралу А.С. Грейгу в Николаеве |
С 1816 по 1833 г. командиром Черноморского флота был адмирал Алексей Самуилович Грейг, шотландец по происхождению, человек энциклопедически образованный, почетный член Петербургской Академии наук. Его заслугой, помимо совершенствования флота, развития кораблестроения, науки и техники, было изучение и сохранение древностей Крыма. Ему же принадлежит мысль о сооружении в Херсонесе памятника крещению князя Владимира. |
Адмиралу представлялся некий скромный обелиск (или маленькая изящная церковь) и при нем небольшое богоугодное заведение на 20-30 человек инвалидов и неимущих, которые обязаны были бы наблюдать за сохранением развалин. Многие годы понадобились для осуществления этой идеи, кроме того, в результате оно намного превзошло первоначальные замыслы по масштабам и последствиям для изучения Херсонеса.
А.С. Грейгу, чтобы "правильно" установить памятник, очень хотелось узнать, в каком именно месте находился храм, в котором крестился Владимир, или ворота, через которые князь въехал в Корсунь. Не получив ответа на свои вопросы у знатоков истории Тавриды, адмирал Грейг поручил некоему Крузе начать раскопки на городище.
Долгое время среди исследователей продолжаются споры о личности Крузе, полумифическая фигура которого стоит у истоков археологического изучения Херсонеса. Скорее всего, это был Карл Крузе, служивший тогда на Черноморском флоте в должности инженера. Санкт-Петербурская газета "Северная Пчела", посвятившая в 1827 году ряд заметок началу раскопок в Херсонесе, называет его "известным своей просвещенностью чиновником".
Подробный отчет о своих изысканиях Крузе написал по просьбе графа Уварова в декабре 1852 года. Помимо информации чисто археологической в его отчете можно почерпнуть некоторые сведения об обстоятельствах раскопок. Крузе пишет, что наметил места будущих открытий во время "частых прогулок в сих руинах". Он заметил валы из земли и щебня "в виде половинных и целых кругов" и предположил в них остатки рухнувших церквей. Так же, с помощью наблюдений, ему удалось установить направление улиц древнего города. Крузе подчеркивает, что он производил раскопки только в трех местах на городище, и каждый раз при этом открывал по храму. Хвала его наблюдательности, образованности и склонности к частым прогулкам!
Раскопки начались в мае 1827 года и возобновлялись в течение последующих двух лет.
Эпидемия чумы на юге России докатилась до Севастополя в октябре 1829 года и положила конец раскопкам Крузе.
Обстоятельный текст отчета отставного штабс-капитана вызывает интерес
исследователей и сегодня. Известно, что во время раскопок Крузе вел дневник, который, видимо, и помог ему
через четверть века описать свои находки.
В 1783 году князь Потемкин направил академика Карла Габлица в Крым для сбора всевозможных научных сведений. На "Плане развалин древнего Херсонеса", датированном 1796 годом, Габлиц обозначил буквой Е место в центре городища, пояснив при этом, что по "простонародному преданию греков" здесь крестился князь Владимир. При этом Габлиц не нашел здесь ничего, кроме небольшой лощины, похожей, по его мнению, на заваленный колодец. На этом месте и начал свои раскопки Крузе.
Всего же ему удалось обнаружить руины трех храмов. Остатки первого до сих пор сохраняются в первом этаже собора Св.Владимира. Второй, с трехлепестковой апсидой, был назван "Базиликой Крузе" в одной из популярных книг по истории Херсонеса, с целью сохранить имя первого археолога. В качестве основания для этого, упоминались карты из архива Черноморского флота, на которых эта базилика значилась раскопанной в 1827 году. Местоположение третьего из открытых храмов точно не установлено, видимо его остатки были уничтожены еще в начале ХХ века, так как находились посреди монастырской свалки.
В одном из открытых храмов Крузе увидел богатое архитектурное убранство - вход был отделан тонкими мраморными плитами с позолотой, пол был мозаичным, в алтарной части ступени синтрона - сидений для священнослужителей, были также отделаны мрамором. В полу перед алтарем была обнаружена глубокая четырехугольная "яма", стены которой были гладкими как зеркало и, по словам Крузе, хранили блеск розово-красной краски, как будто лишь несколько часов назад были отполированы. Кроме пышного декора археолог нашел в храме множество людских захоронений, следы разрушения и пожара, спекшуюся от огня металлическую церковную утварь. Лежавшие в мусоре целые потолочные балки распадались в золу при малейшем прикосновении.
Вещи из раскопок были доставлены в уже упоминавшийся Кабинет редкостей в Николаеве,из которого позднее некоторые были переданы в музей Одесского общества. Кроме храмов Крузе удалось обнаружить и проследить остатки городского водопровода длиной 5 верст.
Крузе был также первым археологом, пострадавшим при исследовании Херсонеса. Во время обследования какого-то "подземного хода" (скорее всего, склепа) он потерял сознание от ударившего из отверстия "злокачественного воздуха". Перед тем как упасть, он успел положить в карман какой-то блестящий предмет. Вспомнив о нем через полгода, - "столь долго продолжалась моя болезнь", - писал Крузе, он вынул находку из кармана - это был медный позолоченный диптих (складень) с изображением Богоматери и разных святых с греческими надписями.
Сохранились также упоминания о раскопках флотского офицера князя В.И. Барятинского в Херсонесе и его окрестностях в 1830-40-х гг., но что именно он открыл достоверно не известно.
 |
| Карло Боссоли. Вид руин Херсонеса. 1842 г. Литография |
В 1840 г. Одесское общество обратилось к командиру Черноморского флота М.П. Лазареву с просьбой о снятии плана "с уцелевших следов Херсонеса и его окрестностей", что было поручено члену общества - председателю Севастопольского статистического комитета капитану 1 ранга Захарию Аркасу. Во втором томе "Записок" Общества, в 1848 году, им было опубликовано "Описание Ираклийского полуострова и древностей его", снабженное рисунками и планами.
Министерство Императорского Двора (в его ведении находился музей Эрмитаж), вдохновленное находками в Керчи, на месте древнего Пантикапея, командировало в Херсонес своего чиновника Д.В.&bsp;Карейшу. В 1846 и 1847 гг. он производил здесь бессистемные раскопки с целью найти богатые захоронения. Потерпев в этом неудачу и заболев, работы прекратил, таким образом почти не оставив следа в истории исследования Херсонеса.
Позже, в 1851 году, некий лейтенант Шемякин начал самовольные раскопки здания, известного сейчас под именем Уваровской базилики. Он открыл южную стену церкви, нашел много мраморных архитектурных деталей, монеты, фрагменты мозаичного пола, кубики смальты, в том числе золотистой. З.А. Аркас настоял на запрещении работ Шемякина и, отобрав находки, отослал их в музей Одесского Общества.
С этого времени появляются сведения о развивающемся в Севастополе доходном
промысле: поиске древностей на руинах Херсонеса и продаже их коллекционерам.
Раскопки христианских храмов в Херсонесе привлекли к нему внимание деятелей Русской Православной церкви. В 1850 году император Николай I одобрил "восстановление древних святых мест в Крыму". Через два года архиепископ Херсонский и Таврический Иннокентий, мечтавший устроить в Крыму "Русский Афон", добился открытия на территории городища небольшого монастыря-киновии. Иннокентий полагал, что монахи могли бы заниматься собиранием исторических преданий и описанием древностей.
Устройство монастыря началось со строительства келий и небольшой церкви. Для строительных нужд монастырь пережигал на известь мелкий камень, собранный на городище. З.А. Аркас, по-прежнему наблюдавший за Херсонесом от имени Одесского Общества, не возражал против этого, так как считал, что так быстрее обнажатся остатки древнего города.
Одесское Общество намеревалось когда-нибудь приступить к археологическому изучению Херсонеса по систематическому плану, чтобы сохранить и описать "ученым образом" найденные предметы. Пока же раскопки,проводимые монастырем под наблюдением Общества, ставили целью восстановление древней церкви на месте крещения святого Владимира. Церковь планировалось реконструировать не только по древнему плану, но и из деталей, принадлежавших херсонесским церквям. Впрочем, работы эти открыли лишь незначительные участки в центре городища, и, хотя результаты их и были нанесены игуменом Василием на план, так и не были завершены по причине отсутствия средств.
Гораздо более плодотворными были раскопки графа А.С. Уварова, прибывшего в Херсонес в 1853 году, по распоряжению Министерства Двора. Для проведения исследований Херсонеса и Инкермана ему необходимо было разрешение архиепископа Иннокентия, которое было дано с условием, чтобы раскопки не противоречили "целям высшим" и чтобы были открыты остатки той церкви, в которой "по общему почти мнению, совершилось крещение великого князя…". Кроме того, в этом обращении к молодому археологу мы впервые видим упоминание о проекте устройства в Херсонесе "хранилища местных древностей". Иннокентий просил, чтобы находки оставались на месте, в монастыре. Целью раскопок Министерства Императорского Двора всегда было, прежде всего, пополнение Эрмитажа и потому Николай I, желая найти компромисс, распорядился, чтобы в монастыре оставляли только находки христианского времени.
Открытая Уваровым базилика оказалась самым большим храмом Херсонеса. Сохранился отчет об этих раскопках, которые следует считать первыми научными раскопками в Херсонесе. Они проводились с соблюдением методики, с просеиванием земли, с участием в работах топографа и художника. Базилика была открыта целиком, так как ее план читался на поверхности. Несмотря на то, что были обнаружены множество мраморных архитектурных деталей и надписей, красивый мозаичный пол, раскопки не были завершены в связи с начавшейся в сентябре 1853 г. войной России с Турцией, а в марте 1854 г. - с Англией и Францией, известной как Крымская война. По личному распоряжению императора мозаичный пол был вывезен в Эрмитаж, другие находки остались в монастыре.
Сведения о состоянии Херсонеса во время пребывания здесь войск союзников скудны и противоречивы. Монастырские постройки были разрушены артиллерийским огнем, на городище французами была сооружена батарея с пороховыми складами, прокопаны траншеи. Тем не менее, осматривавший Херсонес в 1860 году вице-президент Одесского Общества Н. Мурзакевич отмечал, что местность повреждена меньше, чем предполагалось и фундаменты церквей до сих пор видны. Сохранились и некоторые из "мраморов" Уваровской базилики, позже экспонировавшиеся во вновь отстроенном монастыре.
 |
| Англичане на руинах т.н. Базилики Крузе. Литография английского художника Уильяма Симпсона(фрагмент) |
Автор "Универсального описания Крыма" В.Х. Кондараки, со ссылкой на английский
"Athenaeum", упоминает о раскопках полковника 39-го полка Манро, проводившихся в Херсонесе и Балаклаве, и о поступивших в
Британский музей находках. Им же передан рассказ "одного француза" о том, что в
Херсонесе была раскопана церковь с мозаичным полом, который был целиком снят и отправлен за границу. Передает он и сведения о
каком-то рисунке "английской работы", на котором изображено как французы бережно вынимают мозаику из развалин храма.
Конечно, эта тема еще ждет своего исследователя.
После окончания войны на территории Херсонеса был вновь открыт мужской монастырь Святого Владимира. Новый настоятель - иеромонах, а затем архимандрит Евгений оказался хозяйственным и энергичным человеком. Во время его пребывания на этом посту (с 1857 по 1874 гг.) в монастыре были построены две церкви, настоятельский корпус, трапезная, монастырская гостиница, множество хозяйственных помещений. Принимая во внимание "историческое значение местности" Херсонесский монастырь в 1861 году был возведен в ранг первоклассного. К монастырю стараниями отца Евгения было привлечено внимание царствующей семьи. Император Александр II передал в Херсонес частицу мощей святого князя Владимира, пожертвовал деньги на большой колокол, а 23 августа 1861 года собственноручно заложил первый камень в основание собора во имя святителя Руси.
 |
| Вид монастыря в Херсонесе в 60х гг. XIX в. Справа виден строящийся собор Св. Владимира |
Строительная и хозяйственная деятельность монастыря и возведение соборного храма Св. Владимира велись в центральной части городища, наиболее ценной в археологическом отношении. При этом находки практически не фиксировались. Это обстоятельство до сих пор вызывает глубочайшие сожаления у исследователей Херсонеса.
 Арихимандрит Евгений |
С именем архимандрита Евгения связано не только развитие монастыря, но и возобновление археологических раскопок в Херсонесе. Ему же принадлежит мысль построить собор двухэтажным, с целью сохранить в первом этаже остатки древнего храма. Любопытны и сведения о созданном им в Херсонесе музее. В этом направлении настоятель монастыря действовал столь же энергично и умно, как и при устройстве хозяйственных дел обители, привлекая сильных мира сего для осуществления своих планов. Прежде всего, археологические раскопки требовали средств, которых не было ни у монастыря, ни у Одесского Общества истории и древностей, действительным членом которого состоял отец Евгений |
В 1859 году при Министерстве Императорского Двора была создана Археологическая комиссия, в задачи которой входило не только "разыскание предметов древности", но и наблюдение за всеми археологическими раскопками на территории страны. Кроме этого, Императорская Археологическая комиссия (далее в тексте - ИАК) обязана была следить за крупными земляными работами, производящимися в государстве - прокладкой железных дорог, шоссе и т.п.
К председателю этой комиссии, графу С.Г. Строганову, и обратился в ноябре 1860 г. настоятель Херсонесского монастыря за пособием на производство дальнейших раскопок. Он написал, что его раскопки открыли "... улицу, множество-множество фундаментов и отчасти стен, одну молитвенную храмину при усыпальнице, где на стенах сохранилась живопись, много древних монет, крестов и икон ...". В ответном письме председатель ИАК просил сообщить подробнее об открытиях и определить, хотя бы приблизительно, размеры запрашиваемого пособия. Отец Евгений ответил, что на раскопки им было затрачено 10 месяцев и 3708 рублей. Археологическая комиссия не стала в то время финансировать раскопки Херсонеса, возможно потому, что они находились на территории, подвластной церковным властям.
Раскопки монастыря в этот период охватили участок площади под строящимся собором, где были обнаружены фундаменты семи церквей. Все они были нанесены на план, который был представлен Одесскому обществу, "опекавшему" деятельность архимандрита.
 |
| Главная площадь Херсонеса до возведения собора Св. Владимира |
Интересно упоминание отца Евгения о его беседе с императором Александром II в 1859 году, который одобрил создание музея в Херсонесе и даже, по словам Евгения, сожалел о том, что многие вещи из раскопок были вывезены в Эрмитаж.
О том, что представлял собой музей, созданный отцом Евгением, можно судить по описаниям путешественников, которые
согласно называют его небольшим, а также по спискам вещей, переданных из него в 1872 году на знаменитую Политехническую
выставку в Москве. Среди них были, вероятно, и находки графа Уварова. Было передано 143 экспоната, описанных очень кратко,
например: капителей мраморных и известняковых - 13, надписей и надгробных памятников - 16, статуй обломков и
барельефов - 4 ... и т.д. Вещи из Москвы не возвратились, часть из них попала в коллекцию Исторического музея,
основанного в том же 1872 году. Архимандрит Евгений жаловался в одном из писем, что музей, который посещался августейшими
особами из многих стран, стоит теперь пустой ...
Раскопки Одесского общества и проект Христианского музея [вверх]
Одесское общество, давно сознававшее необходимость систематического изучения Херсонеса, но не имевшее на это средств, обратилось к помощи правительства. С 1876 г. по ходатайству министра народного просвещения графа Д.А. Толстого Священный Синод стал выделять по 1000 рублей в год для проведения исследований на территории Херсонесского монастыря. Наблюдение за раскопками возлагалось на Одесское общество.
Общество организовало "раскопочный комитет" и приступило к исследованию города, начав от Уваровской базилики. Были раскопаны кварталы в северо-восточной части городища, вдоль главной улицы, открыты несколько византийских храмов, крещальня, так называемый подземный храм-мавзолей. Десятилетие раскопок общества принесло множество интересных находок, среди которых и две важнейшие надписи: декрет в честь Диофанта и постамент статуи Аристона. Следует подчеркнуть, что, хотя средства были ограниченными, раскопки впервые велись по плану, систематически, постепенно открывая территорию средневековой городской застройки.
Осложняли задуманное систематическое изучение города начавшиеся в тот же период работы военного ведомства по строительству укреплений на территории Херсонеса. Археология здесь следовала по пятам военных строителей. Были вскрыты южная и юго-западная части оборонительной стены. После раскопок стены были разрушены и над ними насыпаны батареи. К счастью, один из военных инженеров штабс-капитан М.И. Гарабурда оказался любителем древности и зафиксировал все открытое на планах и рисунках.
Деятельность общества не ограничивалась раскопками. С самого начала планировалось устроить в Херсонесе "Христианский музей" - из находок, относящихся к византийскому периоду. Предметы "языческие" следовало отправлять в Одессу, в музей общества. Предполагалось даже построить в Херсонесе для Христианского (или Византийского) музея специальное здание. Действительный член Общества адмирал Н.А. Аркас (брат З.А. Аркаса) переиздал на собственные средства "Описание Ираклийского полуострова" и, пустив книгу в благотворительную продажу, положил 600 рублей в Севастопольский городской банк - "в основание капитала на постройку музея".
Несмотря на положительные стороны деятельности Общества, этот период исследования Херсонеса сопровождался крупномасштабным расхищением древностей. Вот что писал очевидец находки одного из храмов с мозаикой: "Желая сберечь драгоценную находку, возвели вокруг храмика высокие каменные стены, сделали дверь и заперли ее крепким замком. Но, увы, и это оказалось недостаточным: через некоторое время мозаика была расхищена при целом замке. Тогда убрали и плохо охранявшие стены". Часто грабители подплывали к Херсонесу по ночам на лодках и увозили мрамор из раскопок.
Общество руководило раскопками на расстоянии, ограничиваясь кратковременными визитами в Херсонес своих вице-президентов. Непосредственно на месте работы велись под наблюдением монахов, специально назначаемых настоятелем монастыря. Именно этим монахам высылались руководителями Общества четкие и подробные инструкции. Правда, инструкции эти касались не столько археологии, сколько надзора за наемными работниками, т.к. те часто утаивали и продавали находки. Спрос был велик и порождал искушение, меры же, которыми пытались предотвратить хищения, были весьма наивными, вроде "молитвенных увещеваний" перед началом раскопок. Дошло до того, что севастопольские любители древности нарочно скупали находки у грабителей, желая тем самым сохранить их для науки.
Музей, существовавший при монастыре, судя по описаниям, вряд ли заслуживал подобного наименования. Монеты и мелкие вещицы
хранились в запертой витрине в квартире настоятеля, архитектурные детали и надписи собирались в монастырской
оранжерее. В 1886 году Херсонес посетил Александр III. Осмотрев музей и увидев как мало там предметов, несмотря на годы
раскопок, он грустно заметил: "Я думаю, что все расхищено" (Je crois, que tout est volé).
Херсонес в центре внимания государства и общества [вверх]
XIX век можно назвать веком археологии. Крупные археологические открытия, создание специальных учреждений по изучению древностей, внимание общества к собственному историческому наследию отмечены в этот период во всех странах Европы и в Америке. В России к концу столетия одним из самых авторитетных становится Московское археологическое общество, возглавляемое графиней П.С. Уваровой.
Описание жизни и трудов этой замечательной женщины составило бы не один том и представляло бы собой увлекательнейшее чтение. С именем графини связаны кардинальные изменения в деле исследования Херсонеса, а потому следует сказать несколько слов о ней в этом кратком очерке.
 Графиня П.С.Уварова в 1887 г. |
Княжна Прасковья Сергеевна Щербатова, род которой древностью и знатностью превосходил правящую в России династию, совсем юной вышла замуж за одного из самых образованных людей своего времени: Алексей Сергеевич Уваров был не только знатоком древних культур, археологом, искусствоведом, но и выдающимся организатором науки - основателем ученых обществ и устроителем знаменитых археологических съездов. Жена графа многие годы была его ближайшей помощницей и секретарем, посетила вместе с ним многие страны Европы, изучая классические древности, а после смерти супруга стала достойной продолжательницей его дела. |
| Положение, создавшееся на раскопках Херсонеса, возмущало многих, но именно графиня Уварова в 1887 году обратилась к царю с просьбой спасти "Русские Помпеи". В своем письме она ярко описала бедственное состояние руин и предложила ряд мер, способных помочь делу. Графиня считала необходимым упразднить монастырь, устроить в Херсонесе "археологическую станцию" под руководством одного из археологических обществ. Доходы от бывших монастырских земель предполагалось использовать для проведения исследований. |  Граф А.С. Уваров |
Умело расставленные акценты произвели необходимое впечатление на императора - Александр III собственноручно начертал на полях письма:"Это необходимо сделать, чтобы не прослыть за варваров. Представьте мне заключение и как можно скорее, чтобы спасти все, что можно спасти".
Высочайшая резолюция привела в действие государственную машину: свои предложения по устройству херсонесских раскопок официально представили Археологическая Комиссия и Одесское общество, заключение для царя было составлено Министром народного просвещения графом И.Д. Деляновым. Министр подтверждал необходимость принятия экстренных мер по спасению памятников, рекомендовалось преследовать самовольные раскопки и устроить в Херсонесе музей, упразднение же монастыря было сочтено нежелательным (позже, обращаясь уже к Николаю II, графиня Уварова снова писала о недопустимости существования монастыря, но снова - тщетно). В результате решено было выделить средства на проведение систематических исследований, возложив руководство ими на Императорскую Археологическую Комиссию. И все же, дело продвигалось очень медленно.
Уже весной следующего, 1888 года, до председателя ИАК графа А.А. Бобринского дошли слухи о продолжающихся в Херсонесе любительских раскопках. Это побудило его обратиться в Министерство Императорского Двора с просьбой ускорить решение вопроса. Видимо, с самого начала предполагалось, дабы избежать ошибок прошлого, поручить заведование раскопками и "надзор за расходованием средств" лицу, постоянно проживавшему в Крыму, а научное руководство - кому-либо из членов ИАК. Член Комиссии, профессор Н.П. Кондаков, виднейший в то время знаток византийского искусства, (принимавший когда-то экспонаты у архимандрита Евгения для передачи в Москву), в апреле 1888 года был командирован в Херсонес для организации раскопок. Оставалось найти кандидатуру местного производителя работ.
В Севастополе просвещенные люди также давно и с неодобрением наблюдали за состоянием раскопок Херсонеса. С 1881 года
здесь существовал "Кружок любителей истории и археологии", среди организаторов которого был и заместитель
Председателя городского банка (Николай) Карл Казимирович Косцюшко-Валюжинич. Со
страниц городской газеты "Севастопольский листок" члены кружка (скорее всего, сам редактор - Косцюшко-Валюжинич)
критиковали методы ведения раскопок и отсутствие надзора за памятниками, предлагая собственную программу действий. Не
исключено, что именно из этой среды в Петербург доходили сведения о нарушениях в Херсонесе.
Деятельность К.К. Косцюшко-Валюжинича [вверх]
Среди тех, чьи кандидатуры рассматривались Археологической Комиссией для непосредственной работы в Херсонесе, были: известный знаток Крыма В.Х. Кондараки, художник и историк Д.М. Струков, военный инженер, любитель древностей А.Л. Бертье-Делагард и уже упомянутый К.К. Косцюшко-Валюжинич. Археологическая Комиссия остановила свой выбор на Карле Казимировиче. Его рекомендовал председатель Одесского общества В.Н. Юргевич, да и проживал он в Севастополе, что было, несомненно, ценным обстоятельством. Но тогда, принимая это решение, никто из членов Комиссии не мог предполагать, что в результате "русская Троя" получит своего Шлимана. Действительно, у этих людей много общего: оба талантливые самоучки, долго шедшие к своему призванию, упорным трудом и непоколебимой верой в свою правоту опровергшие скептицизм академической науки. Только Косцюшко, в отличие от Шлимана, не был богат.
 |
Личность Косцюшко-Валюжинича, справедливо канонизированная историками херсонесских раскопок, во многом продолжает оставаться загадочной, и полноценное описание его жизни пока не составлено. Титанический труд, вознагражденный ошеломляющими находками, самоотверженная, страстная любовь к Херсонесу заслонили биографию этого человека, покрыли завесой события, предшествовавшие херсонесскому периоду. Известно, что родился он в 1847 году в городе Могилеве, происходил из польско-литовского дворянства. Учился в Горном Институте в Петербурге, но учебу не закончил. С 1867 по 1882 гг. работал на незначительных должностях, связанных с учетом, в различных управлениях железных дорог. |
У него были больные легкие, возможно поэтому он поселился в Крыму, где климат считался целебным. В Севастополе Карл Казимирович заслужил репутацию человека честного, аккуратного и доброго. В 1885 г. он был избран заместителем председателя городского банка. В его семье росли семеро детей. Увлечение древней историей, редактирование "Севастопольского листка", общественные обязанности - ему явно было тесно за банковской конторкой.
Приступив к раскопкам в мае 1888 года, Косцюшко почти сразу же получил от херсонесской почвы щедрый аванс: была открыта мастерская III века до н.э., в которой изготовлялись терракотовые статуэтки. Эллинистический Херсонес явился впервые из-под напластований византийского города. В следующем году - роскошные мозаичные полы "базилики в базилике". Далее находки посыпались как из рога изобилия: надписи, включая знаменитую Присягу херсонеситов, склепы с драгоценностями, амфоры, чернолаковая посуда, церковная утварь, античная скульптура и многое другое. И все это в огромном количестве. Масштабы раскопок Косцюшко поражают и сегодня. Одно перечисление открытых им памятников городища заняло бы десяток страниц. Он действительно превратил Херсонес в "Русские Помпеи" - улицы, дома и храмы, оборонительные стены и башни города отныне были доступны обозрению публики. В результате раскопки Херсонеса стали самыми крупными по бюджету в империи. Начавшись с 2-х тысяч, ассигнования к 1902 году достигли 10 000 рублей.
Рассказ о деятельности Косцюшко неизменно требует от пишущего восторженных выражений. Думается, что, оглянувшись на двадцатилетие, отданное этому древнему городу, он вполне мог произнести: "Херсонес - это я". В этом не было бы преувеличения - почти все, что делает коллектив Херсонесского заповедника сегодня, было начато или задумано К.К. Косцюшко-Валюжиничем. Он основал Херсонесский музей, положил начало его библиотеке и архиву, сделал городище экспозицией под открытым небом, вел реставрационные работы, организовал охрану и популяризацию памятников, наладил тщательную фиксацию раскопок с помощью чертежей и фотографий, распространил раскопки за пределы города - на Гераклейский полуостров.
Жизнь его была временами очень трудна: все, что причиняло вред Херсонесу, он воспринимал как личную драму:
строительство монастырских зданий и разбивку сада, возведение на городище артиллерийских батарей. Он боролся, как мог, но и с ним боролись -
монахи писали на него доносы, обвиняя его, лютеранина, в заведомой враждебности к православной обители; председатель ИАК
граф А.А. Бобринский объяснял ему, что стратегические интересы Военного ведомства превыше археологических;
маститые ученые, бывая в Херсонесе проездом, критиковали его раскопки, "ведущиеся без определенного плана" и систему хранения
находок. Карл Казимирович аккуратно подшивал все эти документы, снабжая пометкой: "Для будущего историка Херсонесского музея".
"Склад местных древностей" [вверх]
 Стеатитовая икона |
Косцюшко вел раскопки почти круглый год, отправляя лучшие находки в Эрмитаж и Московский Исторический музей. Отношение его к порученному делу прекрасно иллюстрирует история одной из находок: когда в земле, выбрасываемой из раскопа, было замечено несколько осколков стеатита с рельефным изображением, Косцюшко заставил трех рабочих в течение двух дней пересеивать весь грунт через мелкое сито. Таким образом, было собрано и склеено 32 фрагмента, составивших великолепный образец византийской пластики - икону со святыми воинами Георгием и Димитрием. Ныне хранится в Государственном Эрмитаже. |
И все же большая часть вещей оставалась на месте, в Херсонесе. Возникновение "Склада местных древностей" относится к 1892 году, когда при перепланировке монастырской территории был снесен небольшой сарай близ Владимирского собора, где Косцюшко хранил находки. Наскоро возведя несколько простых строений на берегу Карантинной бухты, он устроил в них экспозицию, которая делилась на античную (классическую) и средневековую (византийскую). Строения "Склада ... " образовали просторный дворик, где экспонировались крупные находки, причем из различных архитектурных деталей Косцюшко составил во дворике христианскую базилику, в том виде, в каком они экспонируются в наши дни, будучи найденными in situ. Рядом были устроены навесы, под которыми разместились огромные глиняные бочки, жернова, керамические водопроводные трубы и пр.
В музее бывало много посетителей, особенно в летний период, имелась "Книга отзывов", Карл Казимирович или кто-то из его помощников проводили экскурсии - "давали объяснения". Тут же, при музее, с разрешения ИАК, Косцюшко соорудил себе квартиру, нашлось место и для библиотеки, в которой, кроме книжных шкафов располагались и витрины с монетами. С 1903 г. бессменным помощником Косцюшко стал Мартин Иванович Скубетов, чертежи которого украшают все издания ИАК и многие другие книги по истории Херсонеса. Фигуры этих двух людей видятся на заре создания музея в виде силуэтов рыцаря и оруженосца. Музей был предметом их гордости и смыслом их жизни.
Совсем другое мнение было высказано некоторыми членами ИАК. Еще в ходе решения судьбы херсонесских раскопок, в Археологической комиссии обсуждалась возможность устройства музея, но она была отвергнута. И.И. Толстой заметил, что нельзя скрывать находки от глаз образованной публики в "захолустном хранилище". Видимо, посчитав таковым детище Косцюшко, барон В.Г. Тизенгаузен в 1895 г. писал ему: "Имейте постоянно в виду, что нынешняя коллекция в Вашем складе имеет значение временное". Барону представлялось, что музей посещают лишь богомольцы, ничего не смыслящие в археологии. Интересно примечание Косцюшко на полях: "Взгляд кабинетного ученого, ни разу не побывавшего в Херсонесе ... Я уверен, что вопрос о местном музее есть только вопрос времени".
Большинство членов Комиссии, включая ее председателя, графа А.А. Бобринского, относились к Карлу Казимировичу с большим уважением и теплотой, а потому - не мешали ему обустраивать "Склад" по собственному усмотрению, и даже присылали дополнительные экземпляры изданий для музейной библиотеки, редчайшие книги приобретались на средства ИАК у букинистов Москвы, Петербурга, Риги. В библиотеке в год ее основания - 1893 - было 200 томов, а через два года количество книг удвоилось. Очень скоро музею стало тесно в неказистых строениях. Косцюшко мечтал о строительстве нового здания. Он хотел построить музей в виде древней базилики и даже заказал местному архитектору его проект.
 |
| Проект музея, о котором мечтал К.К. Косцюшко-Валюжинич |
Мечты его вовсе не были безосновательными. Совсем недалеко от Севастополя, на Южном берегу Крыма, проживали в своих летних дворцах русские цари и их свита. Иногда они совершали длинные экскурсии в Херсонес, где посещали Свято-Владимирский монастырь, осматривали раскопки и музей. В 1902 году, в одно из посещений Херсонеса, Николай II обещал Косцюшко подумать о новом здании, сказав, что "ценным находкам не место в таком сарае, как нынешний". Он тут же приказал передать проект музея Министру Двора. Проект застрял в министерстве, а начавшаяся вскоре русско-японская война не позволила осуществить эту идею.
Благодаря интересу к делу со стороны царской семьи, Археологическая Комиссия обратила пристальное внимание
на состояние древностей в "Складе". Результаты обследования были неутешительными - система хранения
находок почти полностью лишала их научной ценности. Косцюшко не связывал найденные предметы с местом находки!
Херсонес после Косцюшко [вверх]
Крупномасштабные раскопки Херсонеса в полной мере послужили развитию науки о древностях. Благодаря трудам Косцюшко смогли появиться труды - Д.В. Айналова "Развалины храмов", В.В. Латышева "Inscriptiones antiquae orae Septentrionalis Ponti Euxini" и множество других, не менее значительных изданий, для перечисления которых здесь не хватит места. Находки шли из Херсонеса бодрым потоком, что ни год, то - сенсация. Стоит ли удивляться, что ученые до поры не обращали внимание на массу вещей, скопившихся в "Складе"?
После замечаний членов ИАК, Карл Казимирович приступил к исправлению положения, так как он мог восстановить утраченную информацию по своим журналам и записям. К сожалению, сделать это он не успел. Простудившись на раскопках, он скончался в своей квартире при музее, на руках у родных, 14 декабря 1907 года. Болезнь и смерть К.К. Косцюшко-Валюжинича, свершившиеся менее, чем в два месяца, поставили перед ИАК проблему его преемника, разрешить которую удалось не так уж скоро. Тем временем, Комиссия поручила присматривать за "Складом ..." зятю покойного - штабс-капитану В.Н. Роту. До этого он выполнял обязанности музейного фотографа. Комиссия лишь строго запретила ему вести раскопки, но запрет этот он неоднократно нарушал.
Для устройства дел в Херсонес был послан член ИАК, заведующий Керченским музеем древностей В.В. Шкорпил. Вот выдержки из его письма в ИАК: "... Раскопки Херсонеса приобрели в последнее время такое громадное значение, что руководство ими нужно непременно поручить знатоку этого дела, либо архитектору, либо опытному византинисту. ... Но для того, чтобы найти такого компетентного труженика, нужно коренным образом изменить те условия, при которых приходилось работать К.К. Косцюшко. Следовало бы, во-первых, увеличить оклад жалованья заведующего раскопками и, во-вторых, совершенно перестроить склад древностей и квартиру при складе, которые похожи скорее на какой-нибудь балаган или сарай, чем на музей и жилое строение ...". Как будто погас в Херсонесе волшебный светильник и сразу стали очевидны вся неустроенность и бедность "Склада местных древностей", все недостатки работы его создателя.
8 февраля 1908 г. В.Н. Рот сообщил в ИАК об обнаружении некрополя, потревоженного при строительстве артиллерийской батареи. Вадим Николаевич писал: "... мне, любящему это дело и интересующемуся дальнейшим процветанием Херсонеса тяжело и больно видеть, как кусок за куском нерасследованных участков навеки скрывается от изучения". Пришлось незамедлительно командировать для производства раскопок молодого сотрудника Петербургского Археологического Института Н.И. Репникова. Тем временем ИАК продолжала поиски нового заведующего.
Только в мае 1908 года в Херсонес был назначен Роберт (Роман) Христианович Лепер, до этого бывший ученым секретарем Русского Археологического Института в Константинополе (РАИК). Он как никто другой соответствовал пожеланиям В.В. Шкорпила: блестящая образованность, выдающиеся способности в эпиграфике, семь лет работы под руководством Ф.И. Успенского в РАИК, действительно сделали его опытным византинистом, а занятия топографией Афин и Константинополя, несомненно, снабдили его серьезными познаниями в археологии.
В июне он прибыл в Херсонес, где дела были далеко не блестящими. Деньги на производство раскопок часто задерживались, Н.И. Репников и рабочие по много недель не получали зарплату. Ему пришлось начинать с ремонта крыш над мозаиками, покупки инструментов для раскопок, разбирать библиотеку и т.п. Осмотрев квартиру, выстроенную Косцюшко, он предложил устроить в ней лабораторию для обработки находок, а сам поселился на одной из центральных улиц Севастополя.
В 1908 году Роману Христиановичу было 44 года, в его жизни и карьере начинался новый этап. В ноябре он получил письмо от графини
Уваровой: "... Вернувшись на днях из-за границы я узнала, что Вы уже водворились на место нового своего назначения, то есть
в Херсонесе, который так осиротел со времени смерти многоуважаемого Косцюшко-Валюжинича. Теперь к Вам можно уже обращаться как к
жителю Севастополя и Крыма ..."
В историю музея Р.Х. Лепер вошел, сопровождаемый двумя упреками: не писал отчетов, доверял раскопки рабочим. Упреки принадлежат автору книги "Сто лет херсонесских раскопок" К.Э. Гриневичу. Действительно, за все время своего заведования раскопками в Херсонесе (с 1908 по 1913 год) Роман Христианович не составил и не прислал в ИАК ни одного отчета. Тем не менее, члены Археологической Комиссии проявляли определенное долготерпение. Чем же его объяснить?
Можно предположить, что регулярно присылаемые в Эрмитаж новые находки, публикации статей Р.Х. Лепера в изданиях ИАК, его переписка с коллегами обеспечивали постоянную информацию о положении в Херсонесе. Не исключено, что некоторые свойства натуры Романа Христиановича тоже принимались во внимание. Вот строки из его письма к В.В. Латышеву: "... я хорошо понимаю, сколько доставляю Вам досады и неприятности своим долгим промедлением и глубоко извиняюсь. Очень тяготит меня моя медлительность, но справиться с нею, кажется, выше моих сил".
О втором упреке: Лепер, действительно, часто доверял раскопки рабочим, но среди них было несколько очень опытных людей, проработавших на раскопках более 20 лет, их называли надсмотрщиками. Роман Христианович не пренебрегал знаниями и опытом своих сотрудников. По инициативе Лепера Комиссия в 1909 году приняла решение упорядочить штаты музея, по-прежнему именовавшегося в официальных бумагах "Складом местных древностей". Из жалованья служащих стали вычитаться небольшие суммы для того, чтобы они получили по окончании работы "некоторое обеспечение". Благодаря этому мы знаем, что рабочий на раскопках получал от 30 до 45 рублей в месяц. Чертежник М.И. Скубетов - 50 руб. в месяц. При этом, стоимость продовольствия измерялась копейками и даже - полушками (0,5 копейки). Хорошее иллюстрированное издание стоило 2 рубля и т.д.
Известно, что Р.Х. Лепер, будучи обременен большой семьей, преподавал в севастопольских гимназиях древние языки, давал частные уроки, что, конечно же, отвлекало его от херсонесских дел. Все же, раскопки в этот период велись в районе т.н. Главной улицы, расчищались участки оборонительных стен, исследовалась и западная часть городища. При этом не прекращались раскопки некрополя. Разведочные раскопки Р.Х. Лепер вел и в окрестностях Севастополя - в районе бухты Казачьей и реки Бельбек, в Ласпи и на Мангупе. Кроме того, помимо собственных научных занятий (главной страстью его была эпиграфика), он с готовностью откликался на просьбы коллег, имевших какие-либо научные или житейские надобности в Крыму.
В путеводителе за 1911 г. говорится, что Херсонесский музей ежегодно посещается десятками тысяч (!) туристов. К его
пристани причаливали лодки, по хорошей дороге из Севастополя прибывали в экипажах. О популярности музея
свидетельствует и просьба Лепера в ИАК присылать издания для продажи в музее: "...Публика постоянно
спрашивает чего-нибудь о раскопках и раскупает книжки". Много лет подряд в музее устанавливалась кружка для
пожертвований на нужды Красного Креста, что также говорит о нем как о месте, часто посещаемом. Переписка музея за годы его
заведования, в отличие от эпохи Косцюшко, не хранит упоминаний о каких-либо конфликтах с монастырем или Военным ведомством. Ставить ли это в заслугу Леперу,
или в этот период установился все же некий баланс интересов?
С 1911 г. началось в Херсонесе строительство. Видимо, в ИАК не забыли, что В.В. Шкорпил назвал здание музея "балаганом".
Капитальная реконструкция зданий шла с большими трудностями по многим причинам. В Крыму был тогда подлинный строительный
бум и рабочие были дороги, архитектор строил одновременно несколько объектов и т.д. В 1914 году ревизионное управление
Министерства Императорского Двора констатировало: "Из намеченных на генеральном плане 3-х зданий исполнен лишь
большой угловой сарай, здания III и IIIа не возведены совершенно.
Пока херсонесцы занимались мирным строительством, крепость Севастополь готовилась к войне и в июле 1914 г.
здесь было объявлено военное положение. Музей был закрыт. 1 августа (день объявления войны) в Херсонес перестали пускать даже
рабочих. Лепер стал хлопотать у высших чинов гарнизона, чтобы работы разрешили хотя бы, чтобы свернуть раскопки, на 4-5
дней. Разрешение было дано, но при этом из города выслали, вместе со многими жителями, всех его помощников.
Комендант объяснил, что таким образом "удаляются лишние рты".
Дело о фуражке. Новый заведующий [вверх]
За пять дней Лепер проделал огромную работу: уложил в ящики все наиболее ценное из экспонатов, причем вещи отдельных годов
были уложены отдельно, составлены списки вещей. Так же - в ящики - были упакованы архив, чертежи и негативы. Крупные вещи,
стоявшие под навесами были сложены в яму во дворе музея и засыпаны. Все было подготовлено к возможной эвакуации. По
согласованию с ИАК эвакуировать вещи нужно было в Харьковский университет.
Вслед за этим и произошел инцидент, прервавший службу Р.Х. Лепера в ИАК. 4 августа 1914 г. в сыскной части Севастопольского
градоначальства, провожая своего сына - студента Романа, высылаемого из города без объяснения причин, Лепер вступил в
досадную перепалку с приставом. Юноша не стал снимать фуражку перед портретом царя и пристав сделал ему замечание. Лепер
вспылил и обвинил пристава в том, что тот обращается с его сыном не по-человечески, он заявил: "Перед портретом никто не
обязан снимать фуражки, портрет носят и по улице, что же, и там прикажете снимать фуражки, это произвол!". Он был измотан,
утомлен непосильной для одного человека работой и огорчен нелепой разлукой с сыном. Однако, делу была придана
политическая окраска, в Петроград (так с началом войны с немцами стал официально называться Петербург) была направлена
жалоба и 1 октября Леперу пришлось оставить работу в Императорской Археологической Комиссии. Принимать дела приехал из Керчи все тот же В.В. Шкорпил.
Некоторое время Роман Христианович оставался в Севастополе, жил частными уроками, позже вся семья переехала в Петроград, где он
снова стал преподавать в гимназиях. Умер Р.Х. Лепер 14 октября, в роковом для русской интеллигенции 1918 году, в петроградском
госпитале Марии-Магдалины, оставшись без работы и средств к существованию. Причиной смерти послужило "истощение сил
не только физических, но и нравственных" (перед смертью узнал из газет, что расстрелян его
сын, Роман). В некрологе, подписанном академиком С.А. Жебелевым, среди прочего отмечалось:
"Он был большим оптимистом, отличался удивительной непритязательностью к внешним условиям
жизни и умел довольствоваться малым, причем не унывал, когда даже этого малого ему недоставало. Человек исключительной
доброты и высокого благорасположения к людям, Роман Христианович никогда не сердился на них, даже когда они его
незаслуженно обижали". Не сердился он, видимо, и на членов Комиссии, вновь оказавшихся перед
проблемой поиска херсонесского заведующего.
Следствием начавшейся войны была эвакуация российских учреждений и граждан, работавших и обучавшихся за границей. В
числе многих возвратился на родину Лаврентий Алексеевич Моисеев, командированный двумя годами ранее Министерством народного просвещения в
Германию, в Гейдельбергский Археологический Институт, для подготовки к профессорскому званию. Помимо Германии, он побывал во Франции,
Австрии, Италии, работая в музеях и библиотеках. Война застала его на Сицилии, где он, по его словам, -
"был вовлечен в изучение некоторых памятников и некрополей".
Л.А. Моисеев родился в 1882 г. в г. Астрахани, в 1909 г. окончил Историко-филологический факультет Санкт-Петербургского
университета, участвовал в раскопках Ольвии под руководством Б.В. Фармаковского и подавал большие надежды как археолог и искусствовед. Вернувшись
из-за границы, он получил письмо из ИАК с просьбой отправиться в Херсонес, для помощи В.В. Шкорпилу и
составления "хотя бы кратких отчетов" за годы заведования Лепера. В начале октября 1914 г. В.В. Шкорпил
уехал в Керчь, передав Моисееву лишь "наблюдение" за Херсонесом. Однако, последовавшие вскоре события потребовали более
активного участия. 16 октября германско-турецкий крейсер "Гебен" обстрелял Ялту и Севастополь. Лаврентий Алексеевич
отправил телеграмму в Петроград, графу А.А. Бобринскому с просьбой разрешить эвакуацию музея. В ответной телеграмме
председатель ИАК предложил ему временно принять должность заведующего.
Почти месяц заняла подготовка к эвакуации и 14 ноября 25 ящиков с херсонесскими коллекциями и архивом были отправлены
большой скоростью по железной дороге в Харьков, где временно были размещены в библиотеке Харьковского университета.
Возвратиться в Херсонес им предстояло через долгие десять лет, наполненных страданиями огромной страны, и уже совсем
в другую эпоху, но об этом чуть позже.
Херсонес в эпоху войн и революций [вверх] Таким образом, первое же серьезное поручение временный заведующий выполнил с успехом и Комиссия остановила на нем свой выбор.
Биография Моисеева пока не написана. Каким он был - человек, которому Херсонесский музей, без сомнения, обязан
своей сохранностью в один из самых трудных периодов своего существования? Листая документы первых месяцев
заведования Моисеева можно придти к выводу, что он был человеком общительным, обаятельным, имел дар располагать к себе.
Предварительное изучение его обширного архива позволяет сказать, что он был увлечен своим делом,
которым считал археологию, честно и ответственно исполнял свой долг перед наукой.
В 1915 г., приступив к своим обязанностям в Херсонесе, он был молод, энергичен, полон
планов. Вот строки из его рапорта председателю ИАК: "Вам угодно было, граф, доверить мне археологическое
предприятие, едва ли не крупнейшее по бюджету в России и я чувствую необходимость установить какие-то
принципы в деле ведения самих работ". Однако, раскопок не предвиделось, почти
все музейные помещения были заняты военными властями, а на долю нового заведующего достался лишь "археологический
надзор". Надзирать, вероятно, надлежало за действиями крепостной артиллерии. Тем не
менее, Моисееву многое удалось сделать: он оградил места раскопок от "праздношатающихся",
привел в порядок хозяйственные дела. Начал каталогизацию будущего Херсонесского музея: "хочу верить, что
он будет, его не может не быть!" - писал он.
Предпринятые им в 1917 г. раскопки Керкинитиды (современный г. Евпатория) вскоре отвлекли его от
херсонесских дел. Война, все больше отрезавшая Крым от Петрограда, февральская революция, изменившая
вековой уклад жизни страны - в Крыму все казалось в этот период отголосками далекого грома. Реальными были первые
самостоятельные открытия в Керкинитиде и жалобы немногочисленных служащих музея, все чаще остававшихся без жалованья (деньги
из Петрограда поступали все реже, а затем переводы и вовсе прекратились). В эти дни член Комиссии Б.В. Фармаковский писал
Моисееву: "… Вам приходится действовать и устраиваться самостоятельно. Если Вам
удастся поддержать археологическое дело в Херсонесе и Евпатории, за Вами будет
большая заслуга. В Крыму возможно самостоятельное археологическое дело. Но
о реформе теперь думать не время. Будущность Комиссии не известна".
Впоследствии Археологическая Комиссия была передана в ведомство Министерства
просвещения, а уже при советской власти на ее основе была создана Российская (позже
- Государственная) Академия Истории Материальной Культуры.
Л.А. Моисеев продолжил традицию своих предшественников и бережно сохранял в
архиве все, даже самые незначительные, свидетельства музейного бытия. Благодаря этому обстоятельству мы видим, как в
условиях анархии и смуты, в эпоху войн и революций горстка безоружных людей смогла сохранить музей. Херсонесские
служащие (штат в это время не превышал 3-5 человек) напоминали потерпевших кораблекрушение - они держались за
Херсонес, как за обломок корабля, чтобы выжить в бушующем море событий. Роль Лаврентия Алексеевича Моисеева в этом еще
не до конца оценена в музейной историографии.
Периоды относительной стабильности жизни в Крыму Моисеев использовал для попыток создания "самостоятельного археологического дела"
и для возобновления работы музея. По просьбе Крымского Краевого правительства
в июне 1918 г. Лаврентий Алексеевич составил проект законодательства об охране
памятников и о создании Дирекции музеев и раскопок. Под влиянием этого проекта он все чаще именует себя в документах не
заведующим раскопками, а директором музея. Так оформляется новое название первого лица в Херсонесе.
Летом 1918 г. музей был открыт для посетителей за плату (75 копеек), а по воскресеньям и праздникам, как
гласило газетное объявление, от городской пристани в Херсонес ходили катера.
Экспозиция состояла, в основном, из архитектурных деталей, которые не были эвакуированы в Харьков.
Рядом с музеем, в Карантинной бухте, скопилось множество брошенных ржавых судов. В августе 1918 г. Моисеев и представитель другого научного учреждения в Севастополе - Биостанции (ныне - академический Институт Биологии Южных морей), - П.Н. Гальцов, оставшись без средств к существованию, отремонтировали старый пароходик "Гальванер" и все херсонесские служащие занялись
рыбной ловлей, а также добывали особую водоросль для производства йода. Утлое суденышко держало на плаву севастопольскую науку.
Херсонес в начале 1920-х годов: борьба за территорию [вверх] Установление советской власти в Крыму, произошедшее в конце 1920 года, включило Херсонес в уже
сложившуюся к тому времени систему музейного дела и охраны памятников в Советской России. Еще в ноябре 1917 г. при
Народном комиссариате просвещения была организована Всероссийская коллегия по
делам музеев и охране памятников искусства и старины. При ней был создан музейный отдел, а с декабря 1918 г. стали
организовываться так называемые подотделы по делам музеев при местных отделах народного образования. 18 апреля
1919 г. был утвержден декрет "О Российской Академии истории материальной культуры". Академия должна была ведать научной
стороной всех археологических раскопок и разведок и поддерживать тесную связь с Всероссийской коллегией по делам музеев,
за которой закреплялось право выдавать Открытые листы (лицензии) на производство археологических раскопок.
Л.А. Моисеев в ноябре 1920 г. был назначен заведующим Севастопольским комитетом по
делам музеев и по совместительству - директором Херсонесского музея. К сожалению, директорство было номинальным
- усадьба Херсонесского монастыря, упраздненного новой властью, была отведена вначале под концентрационный
лагерь "для контрреволюционных элементов", а затем поделена между Домом для престарелых инвалидов и 7-м стрелковым
полком Казанской дивизии Красной Армии. Севастопольский комитет, помимо Херсонесского музея управлял музеем
Л.Н. Толстого, музеем Севастопольской обороны (Историческим бульваром и Панорамой), в его ведении находились Малахов курган и
бастионы, исторические кладбища Северной стороны, памятники Балаклавы, Байдарской долины и т.д. В подчинении у Моисеева было
более 40 служащих.
В 1921 г. Моисеев начал упорную борьбу за передачу усадьбы и зданий монастыря Херсонесскому музею, выселение 7-го полка
и Дома инвалидов из Херсонеса. Им было составлено более десятка обращений и ходатайств в различные инстанции -
центральные и местные. Он настаивал на организации охраны городища и устройстве в зданиях монастыря музейных экспозиций.
Тем временем, нищие обитатели Дома инвалидов ломали заборы, чтобы "согреть чайку", солдаты 7-го полка приспосабливали
древние мраморные детали под колоды для рубки мяса, а византийские храмы служили мусорными свалками. К 1924 г. удалось
добиться юридической передачи усадьбы и зданий монастыря целиком в ведение Херсонесской дирекции музеев и раскопок.
Новая власть с подозрением относилась к тем, кто не участвовал непосредственно в октябрьской революции или в действиях
Красной Армии. Попал в опалу и Моисеев. Сначала его отстранили от руководства
Комитетом по делам музеев, оставив только в должности директора Херсонесского
музея. В этом качестве он весной 1924 г. отправился в Харьков для возвращения херсонесских коллекций. Реэвакуация
прошла успешно, но по возвращении его ожидал плохой прием. Бывшему члену
Императорской Археологической Комиссии Л.А. Моисееву было, вероятно, трудно поладить с новыми чиновниками, иерархия которых была
слишком сложна, а идеология - слишком проста.
Судьба возвращенных коллекций стала предметом разногласий между Моисеевым и его непосредственным начальником -
И.П. Бирзгалом, заведующим Севастопольским комитетом по делам музеев. Бирзгал требовал срочно перевезти коллекции для
экспонирования в помещения бывшего Херсонесского монастыря, а Моисеев доказывал, что необходимо сначала провести кропотливую научную работу.
Конфликт был разрешен в духе времени: 15 июля 1924 г. Бирзгал заявил в ГПУ (Главное Политическое Управление) о финансовых
злоупотреблениях Моисеева. Лаврентий Алексеевич был немедленно арестован и пробыл в заключении 5 месяцев абсолютно
безвинно. Пока длилось следствие, музей оставался без директора.
Дальнейшая судьба Л.А. Моисеева складывалась трудно. После судебной реабилитации он долго не мог устроиться на работу, голод и нужда
преследовали его семью. В 1926 г. умерла его годовалая дочь Женя, больше детей у Моисеевых не было. До начала 1930-х годов он работал в
Севастопольском отделении Общества по изучению Крыма, увлекся естественными науками, проблемами ирригации и
сейсмологии. Потом переехал в Ялту, где работал на Ялтинской оползневой станции.
Умер от болезни сердца в 1946 году. Архив Моисеева был передан его вдовой в 1977 г. на
хранение в Херсонесский музей.
Продолжение очерка читайте скоро на этих страницах
Источники и литература Материалы архива Национального заповедника "Херсонес Таврический" Список сокращений ИТУАК - Известия Таврической ученой архивной комиссии
ЗООИД - Записки Одесского общества истории и древностей
РАИК - Русский Археологический Институт в Константинополе
Херсонесский музей в 1930-е годы: коллектив и личности [вверх]
Вторая Мировая война: два музея [вверх]
Воссоединение и восстановление [вверх]
От музея к заповеднику: И.А. Антонова [вверх]
Херсонес сегодня: Национальный заповедник «Херсонес Таврический» [вверх]
(г. Севастополь)